Я вообще-то по натуре домосед...
Нет, ну честно. Уютнее всего я чувствую себя дома, и чтобы от стены до стены было не больше трёх с половиной метров, и чтобы все вещи были моими, и чтобы я знал что куда свалено, чтобы никакого верхнего света, а только настольная лампа, и чтобы на этих квадратных метрах не было никого, кроме тебя и твоего кота. Даже с женщинами мы с котом предпочитаем встречаться на нейтральной территорий, не пуская их на свою.
Такой образ жизни для меня и уютен и приятен, и о нём я мечтаю, когда окружающая мня обстановка становится далёкой и от уюта и от всевозможных приятностей. Когда валит снег, когда ветер срывает со скал и крутит смерчами, забивая снежинки за плотно застёгнутый ворот пуховки. Когда сидишь вот как я сейчас, на высоте, способной удержать только треть от обычного атмосферного давления, глядя на мир сквозь заляпанные стёкла горнолыжной маски, пытаясь сообразить, куда и собраться с силами чтобы идти дальше. Во всём этом есть какое мучительное дежа вю, во так же в одиночку, через пургу и ветер, я возвращался на Важу, без малого почти год тому назад. Хотя чего я вру - здесь и близко не Победа. Тогда, на Победе, я должен был умереть.
Я определённо должен был запомнить этот участок, поворот, скальные уступы слева, но вот так получилось, что я совершенно не помню. И вот теперь сижу перед отвесным сбросом, собравшись в комок, чтобы сохранить в центре этого комка хоть какое-то тепло. Вот на такие случай и нужен GPS. Но мой GPS лежит в палатке на Раздельной. Вчера, когда я включил на пробу, он показал мне высоту в 4 346 метров и точку где-то в районе Душанбе. Потому я его и оставил. Навигационные приборы, которые могут подвести и неточные карты, по сути всегда бесполезный груз. Да и к тому же не люблю я GPS-ы. У меня своя собственная система поиска обратной дороги. Во-первых, в трудных местах я всегда поворачиваюсь и немного прохожу вверх по склону, внимательно осматриваясь по сторонам. Когда идёшь вверх, и когда идёшь вниз, одна и та же местность может восприниматься по разному. Во-вторых, думаю, как бы я шёл в этом месте, если бы здесь не было никакой тропы. Самый логичный путь как правило и оказывается самым верным. И наконец ищу следы. Ни ветер ни снегопад никогда не способны замести их полностью. Просто надо знать где искать. В подветренных местах, за камнями, на укрытых скальных полочках. Но чтобы применить все эти способы, мне нужно встать, а вот вставать мне как раз таки и не хочется. Встану и опять острой болью разорвёт левую ногу. Который день она у меня болит. Ожог второй степени, чего вы хотите. С таким надо лежать в базовом, вытянув перебинтованную конечность, а не шляться по семитысячникам. На боль от ожога накладывается боль обморожений. По отдельности эти две боли ещё можно было бы терпеть, но вот так вместе, это до обидного не честно.
И самое обидное из всего этого - что ожог я получил отдыхая в базовом лагере. Базовый на Луковой - приятное место. Это тебе не чёрно-белая суровость Южного Иныльчека. Здесь есть травка, солнца, несколько десятков неглубоких и тёплых озёр, юрты киргизов, где, за небольшую цену, можно понабрать пива и напитков. Вот бы о чём сейчас помечтать, как мы доберёмся до лагеря, как ещё затаримся выпивкой, как я буду лежать в палатке, потягивая её из горла, чтобы утолить долгую жажду высокогорья. Но даже если не о Базовом, то хотя бы о штурмовом лагере на Раздельной. Или о лагере на пять-тристо, хотя о нём лучше не думать. В лагере на пять-тристо я чуть было не отдал богу душу. Когда это было, неделю назад? Целую вечность назад. Временами кажется, что всего этого не было, или это был сон, мой обычный душный кошмар, и если бы не заляпанный кровью спальник, я быть может решил что так оно и было
Закусив ворот полара, чтобы не заорать на все окрестные скалы, я с трудом поднимаюсь. Когда сидишь или стоишь, то всё ничего, но вот когда начинаешь шевелить этой чёртовой ногой, то аж глаза прыгают в глазницах. Прямо чувствуешь как там, под верхними, ветрозащитными, нижними утеплёнными штанами и двумя слоями термобелья, рвётся и лопается, источая гной, обгоревшая кожа.Ничего, это можно вытерпеть. Только главное, не орать. Я начинаю двигаться вдоль сброса. Правильный или неправильный, но это единственный возможный путь.
А, собственно, почему не орать? Я же здесь один. Где-то выше меня находятся иранцы, попавшие под команду Ксюши. Где-то там же Юра из Кургана и немец, имени которого я не знаю. Мы так долго шли рядом, стараясь обогнать друг друга, что в конце концов, когда я сдался и сел отдыхать, он отказался идти на вершину без меня и сел рядом. Где-то ниже меня Серёга. И участок под названием "нож", на котором шесть лет назад погиб Данияр. Ветер усиливается. До утреннего шторма ему далеко, утром ветер просто сбивал с ног, даже такого тяжёлого мужика как я, не говоря уже о Ксюше с Алёной. Хорошо, хоть Ромка одолжил мне свой ветрозащитки. Своих у меня не было. Ромка же уехал вниз, только вернувшись с акклиматизационного выхода. Он с трудом выполз на Раздельную, и задал мне только один вопрос, где вершина. Я махнул лопатой в сторону этого заледеневшего кошмара, прозванного в народе "дорогой Сталина". Почти час он сидел перед палаткой, в подробностях разглядывая весь этот длиннющий гребень, а потом заполз к нам и сказал что на вершину не пойдёт. Вид на этот гребень и мне не внушал оптимизма, поэтому я старался на него смотреть.
Я поскальзываюсь, неприятно скрипя кошками по обледенелым камням. Чёрт, гребень был действительно длинным, я то, в отличий от ребят, мог оценивать его объективно, но если ты уже принял решений и твёрд в своём намерений, то о таких мелочах лучше не думать. Лучше просто идти. В конце концов не таким уж он был и страшным, в одну то сторону я его уже прошёл. Теперь осталось пройти его в обратную.
