СОСТОЯНИЕ ГРУСТИ (A KIND OF BLUE)
Автор: Дженни Хоув (Jenny Howe)
Перевод: Андрей Гладышев aka Endymion
Мальчишки играли в баскетбол позади меня. Звук мяча, ударяющегося о гравий, эхом раздавался по пустому парку, и тихим улицам Спрингфилда, относимый тихим ветром в оставленные открытыми из-за раннего летнего зноя окна домов. Звук был не настолько громкий, что бы его могли услышать еще дремлющие жители города; вместо этого он становился просто частью еще одной колыбельной, успокаивающей песни первого Воскресного утра, первого, в дни летних каникул.
Они кричали друг на друга, но я, находясь далеко от них на своих качелях, не могла понять, что именно они выкрикивают. Может быть, они все еще пьяны от предыдущей ночи? Пару дней назад я смотрела по телевизору, один из этих бесполезных опросов, который проводил этот жуткий тип Кент Брокман. Он заявлял, что местная полиция ожидает что дети, празднуя окончание учебного года, просто напьются в парках. Не знаю, правда это, или нет. Ведь никто, достаточно крутой, способный купить пиво по фальшивым документам, не будет разговаривать со мной.
Я хорошая девочка.
Сегодня я прихватила с собой свой ежегодник. Знаете, такая штука, друзья обмениваются ими, оставляют свои пожелания, поздравления или просто автографы. В этом году мне удалось даже кое-что собрать: подписи у пары человек. Одна из них принадлежит Норме Спенсер, а на месте другой написано стихотворение о том, как я пахну бензином. Но, по крайней мере, они подписались. Чему меня точно научил второй класс, так это тому, как важно быть популярной: когда кто-нибудь заглядывает в твой ежегодник, ему нужно знать не о твоих наградах, полученных на орфографическом состязании, не на статью о твоих успехах на соревнованиях по Матлетике в Капитол-Сити, или прочей подобной чуши. Человек заглядывает в твой ежегодник только для того, чтобы узнать, сколько у тебя друзей. С моей страницей автографов все ясно. Я даже еще не дочитала то стихотворение: знать о том, чем ты пахнешь, а так же об огромных зеленых зубах мне вполне достаточно.
Сейчас одна из моих частей очень хочет обернуться и посмотреть на тех баскетболистов, но это не самая моя храбрая часть. Если я обернусь, они заметят меня, возможно даже узнают что я из той же школы, а я плохо играю в выбивного. И пока я буду оставаться в себе, они не будут обращать на меня внимания. Стоит мне только подумать об этих безумных, диких выкриках, услышать шершавый звук ударяющегося мяча, я чувствую, как напрягается моя спина, и как руки сильнее сжимают цепь, так что я просто не могу пересилить себя и посмотреть, что твориться там, позади меня.
Большинство людей не замечают меня. Иногда меня удивляет это – взрослые, в основном те, кто просто проходит мимо по улице. Мне кажется, что большинство из них просто смотря сквозь меня продолжают идти дальше: с работы домой, посмотреть, что там по телевизору, или сразу заняться своими неприглядными взрослыми делами, о которых я даже знать не хочу. Может быть, кто-нибудь из них и видит меня. Но, скорее всего они просто удивляются, завидев девочку в смешном платье и со странными остроконечными волосами, девочку, чьи руки постоянно держат книги, девочку, со взором постоянно обращенном вниз на ее сандалии. Может они удивляются, почему эта девочка всегда замкнута в себе.
Сегодня я в первый раз пришла в парк так рано, просто посидеть здесь на качелях и подумать. Я была почти уверена, что разбужу маму. Еще я собиралась взять с собой саксофон, и хорошо, что не взяла. Те мальчишки, скорее всего, отобрали бы его у меня, и попыталась засунуть в него свой мяч.
Под покровом пурпурно-серого рассвета я выбралась из дома, и если кто-нибудь решит меня сейчас разбудить, то он увидит, что меня уже нет. Хотя, не думаю, что кто-то будет волноваться, ведь я же хорошая девочка, благоразумная, ответственная, зрелая девочка, и у меня нет друзей, которые бы плохо воздействовали на меня. В подобные времена, я надеюсь что не отступлю слишком далеко от своего пути, чтобы убедить маму с папой насколько взрослой стала я.
Если Барт вытворит что-нибудь подобное, это будет уже другая история. Конечно. Я бы нисколько ни удивилась, если бы Барт сделал какую-нибудь глупость (опять!), и на меня и мое раннее исчезновение никто бы даже не обратил внимание.
Этим утром на улицах было так спокойно. Небо было выкрашено в цвета, которые раньше мне никогда не приходилось видеть, лаванда, растворенная в оранжевой россыпи проходящей через пурпурные облака, цвета, которые никогда нельзя представить вместе, но стоит их только увидеть и они ошеломляют своей природной смелостью. Как будто сам Бог выставил напоказ свою художественную галерею. В воздухе доносился запах травы, обещавший потепление. На дороге не было ни одной машины, и не слышно ни одного возгласа, мир сейчас был как один большой подарок для меня, но я была всего лишь тенью, утерянной в пустоте. Одна.
Отсюда, из-за холмов и охлаждающих башен электростанции, я могу увидеть восход солнца, огромный и оранжевый. Как бы мне хотелось, чтобы кто-нибудь был здесь рядом со мной, чтобы кто-нибудь мог увидеть, как он прекрасен. В эти спокойные утренние часы, солнце кажется так близко, а город так далеко, как рисунок в галерее. Через некоторое время, когда меня уже здесь не будет, парк будет заполнен детьми, играющими со своими друзьями, и никто из них не узнает об этом.
На следующей неделе намечается вечеринка. Будет день рождения у Алекс Уитни, родители разрешили устроить ей грандиозное торжество и, по-моему, это действительно будет грандиозно, даже я слышала об этом. Она как раз рассказывала всем об этом в последний день занятий, я отложила свои книги и попыталась присоединиться к разговору. Но следует думать, о чем говорить, о чем-нибудь хорошем, особенно когда разговоры всех девочек сводятся к обсуждению своих сотовых телефонов, или новых платьев, или в какого поп-певца ты влюбилась на этот раз. Я пыталась следовать всему, о чем они говорили, но когда Алекс начала раздавать приглашения, мне пришлось вернуться к чтению. Все равно, мне нечего было бы делать на этой вечеринке. Полагаю все остальные дети, когда вновь начнутся занятия, будут только об этом и говорить, и возможно это будет в первый раз, когда я об этом услышу, потому что я не думаю, что увижу кого-нибудь этим летом.
Я оттолкнулась немного вперед, чтобы раскачать качели. Я уже выросла из тех, что стоят во дворе у меня дома, но когда я была маленькой, я могла часами сидеть там, просто думая и мечтая о всяком. Может в этом и состоит моя проблема: Барт просто берет и действует, так же поступают и остальные дети, но я только думаю, снова и снова.
Ежегодник соскользнул с колен, упав в пыль под моими ногами. Я уже набирала скорость, и подумала о том, как легко мои пальцы могу соскользнуть, как легко мне можно упасть. Если я неудачно приземлюсь, я могу сломать себе руку. Этот слух исчерпает себя еще прежде чем начнется новый учебный год и никто в классе не узнает как мне было больно.
Это напомнило мне кое-что, что я однажды спросила у Барта: если в лесу упадет дерево и никто этого не услышит, действительно ли оно упало?
Если кому-то больно, но никто этого не замечает, значит ли эта боль хоть что-нибудь?
Я посмотрела вниз на свой ежегодник, он был открыт на страницах с прошлого года, с подписями Эрин и ее друзей с Литл Пвагматасквермессетпорта. Кажется, у меня еще остался браслет дружбы, что она подарила мне той ночью, когда мы все вместе сидели на пляже, и смотрели на бесконечный океан, освещаемые теплым светом огня, вместе на мягком летнем песке.
Что-то ударилось о качели, и я чуть не упала. Звук громкий и резкий, достиг меня, я ощутила внезапную дрожь в спине. Баскетбольный мяч прокатился по песку. Я почувствовала, что вот-вот убегу, но не так то просто слезть с качелей когда ты на них качаться. Обернувшись, я увидела Нельсона Манца, идущего ко мне.
Нельсона Манца!
– Эй, Лиза, – произнес он.
Я попыталась остановиться, но не смогла. До рамы мне все равно не дотянуться, а до земли я просто не достаю.
– Нельсон? – сказала я. – Что ты здесь делаешь?
– Я не знаю. Надо же где-то быть, наверное.
– Ведь... еще так рано.
– Знаю, – ответил он. – Это самое удобное время для кражи из Квик-и-Марта. Этот слабак Санджей всегда засыпает в пять-тридцать. – Он полез в карман. – Эй, у меня тут вяленая говядина с собой. Хочешь?
– Нет, спасибо.
Наконец, мне удалось справится с качелями. Нельсон подошел прямо ко мне, и поднял мяч лежащий у меня под ногами. Я обернулась и, наконец, заметила остальных: Джимбо Джонса и Керни. Без мяча, они не придумали ничего лучше, чем просто смотреть на нас. Своим взглядом они заставляли меня нервничать, но только не Нельсон. Когда-то мы были очень близки. Из всех мальчиков в Спрингфилде, он один из тех с кем бы я могла пообщаться.
– Эй, Нельсон, – сказала я, – я думаю что ты – ай!
Нельсон неожиданно ударил меня мячом по голове. Было не столько больно, сколько неожиданно. Затем он проссмеялся мне прямо в лицо: "Ха-ха!"
– Это за что? – Спросила я.
– Извини, парням не понравится, если они подумают, что я разговариваю с девчонкой. Притворись, что над тобой издеваются. - И чтобы это выглядело еще убедительней, он рассмеялся еще раз, еще громче и демонстративней, чтобы обрадовать парней: "Ха-ХА!"
Джимбо и Керни явно оценили его действия.
– А чего ты тут делаешь? – тихо спросил Нельсон.
– Я пришла сюда подумать о всяком, – ответила я.
– О чем таком, о всяком?
Забавно, но мне очень трудно выразить все это словами. Я могу рассказать Нельсону о восходе солнца, и какой маленькой я себя чувствую, бродя по пустому городу, но это не слишком поможет. Я могу пожаловаться на то, что меня не пригласили на вечеринку, но, правда в том, что я действительно не хочу идти, так что и об этом я ничего не могу сказать. Я просто не знаю о чем ему можно сказать.
– Не знаю... Нельсон, ты когда-нибудь беспокоился о нем, о "всяком"?
– Это как беспокоится о том как бы копы не нашли где-нибудь твои отпечатки пальцев?
– Нет, беспокоился ли ты о том, какой ты человек, или о том, что люди думают о тебе, или как протекает твоя жизнь?
Все эмоции мгновенно исчезли с лица Нельсона. Он думал над этим почти десять секунд. Я слышала птичье пение позади себя. Где-то в городе, раздался гудок одинокой машины. Люди уже пробуждались.
Нельсон, наконец, заговорил.
– Нет, наверное, – произнес он, – пока в енотов можно будет стрелять из духовушки и пока Мистер Впопеветер будет работать в школе, я думаю... да. Я буду счастлив.
– Похоже на то.
Он рассмеялся.
– Старый добрый В-попе-ветер.
Нельсон вновь замолчал, но в этот раз он посмотрел на своих друзей. И получив еще один удар его мячом, я услышала смех Джимбо.
– Эй, Лиза, – спросил он, – мне интересно, ты собираешься на вечеринку к Алекс Уитни?
Секундное молчание.
– Я не знаю. Может быть, – ответила я.
– Просто мы хотим устроить там небольшую заварушку, ты знаешь, изгадить фальшивой кровищей спальни, обрисовать стены всякими непристойностями, подсыпать чего-нибудь мощного во фруктовый пунш, оттягиваться короче. Было бы круто, если бы ты пришла туда. – Наверное, это был способ Нельсона произвести на меня впечатление.
– Я... посмотрю что там и как, – сказала я.
– Круто, – обрадовался Нельсон. – Ну я пошел. Мы собираемся в церковь. Те дети в хоре сами себе пинки не раздадут. Хочешь с нами?
– Нет, спасибо.
– О'кей. Снюхаемся позже.
Он ушел, а я пошла в другую сторону. Я не собиралась идти на вечеринку вместе с Нельсоном – не хочу проводить лето в Колонии для несовершеннолетних. Но пригласить меня... Думаю, это с его стороны было очень мило.
Мимо проехала машина. Полицейская. Я увидела Ральфа Виггама, сидящего на заднем сидении – вместе со своим папой, шефом полиции. Возможно, они были как раз на пути в Красти Бургер. Я слышала, что Шеф Виггам всегда включает сирену, когда застревает в пробке на шоссе.
Ральф помахал мне. Я помахала в ответ.
Я взяла свой ежегодник и пролистнула пару страниц. Увидев стихотворение о бензине, я решила прочитать его, теперь полностью; вчера я даже не могла дойти до конца; первые две строчки были уже слишком тяжелыми, достаточно резкими, чтобы обидеть, довести до слез. Но сейчас я решила пересилить себя, и прочла его. Завидев последнюю строчку, я поняла, как много она меняет:
"Хе-хеее! Просто шучу! Люблю тебя, удачно провести лето, Дженни xxx"
Солнце уже поднялось над горизонтом, очистив небо от облаков. Дороги мерцали передо мной, как миражи в пустыне. Все больше и больше людей выходили на улицу, без сомнений, начинался замечательный день: взрослые бродили по лужайкам, занимались мытьем своих машин. Дети на улице, кто катался на велосипеде, кто собирался поиграть в бейсбол или в прятки – все были рады тому, что впереди еще целое лето. Солнце было позади и я видела как моя тень растягивается вдаль по дороге.
Я остановилась на знакомой улице, чтобы услышать звук, который я узнаю из тысячи. Из окна доносились низкие, мягкие, певучие звуки саксофона. Легкий ветер разносил музыку как ленивая пчела пыльцу. Я знала песню – "И что", Майлса Дэвиса – что ж; ведь это я научила этой песне Эллисон, девочку, что сейчас играла. Я встала под ее окнами ненадолго, чтобы послушать.
Как странно думать о том, что Эллисон, находясь в своей комнате, полагает, что она одна, когда на самом деле она делится своей музыкой со столькими людьми. Я заметила как человек сидя на скамейке с противоположной стороны улицы и читающий газету, покачивал головой точно в такт музыке что наигрывала Эллисон. Может после церкви мне вернуться сюда, взять саксофон и мы бы исполнили что-нибудь вместе. Надо рассказать об этом Эллисон.
Музыка исчезла как только я отошла, держа свой ежегодник, который внезапно стал намного легче. Я вдруг подумала о Милхаусе, бедном Милхаусе с огромными очками и его безумным влечением ко мне, мне интересно увижу я его сегодня, выгуливающего свою собаку, странного карликового пуделя, которого его мама купила ему после развода с Мистером ВанХутеном. Эта собачка всегда меня смешила, и я вдруг рассмеялась здесь прямо на улице. Пожилой человек, проходящий мимо, только удивленно посмотрел на меня, как будто я какая то сумасшедшая девчонка, но это не заботило меня.
Последние ноты мелодии, исполняемые Эллисон, донеслись до меня, растворяясь в шуме проезжающего мимо автомобиля. Было похоже на нашу машину, но вряд ли, папа отвез ее в автосервис в гараж Ника Ривьеры: хотел бесплатно поставить меховые сидения.
Но на самом деле...
– Лиза! Вот ты где!
Я обернулась и увидела маму, уже выбирающуюся с места водителя. Неожиданно я почувствовала вину как только собрала вместе все что только что случилось: хорошие девочки не выходят на рассвете из дому без предупреждения, а мама знала что мне в последнее время немного грустно, ей, скорее всего, пришлось объездить весь город в поисках меня.
– Привет мам.
– В машину, Лиза.
Нервничая, я села в машину. Мы поехали.
С мамой у меня редко бывали проблемы. И со мной сейчас произошло то, что уже много раз происходило с Бартом, вот почему ему уделяют столько внимания. Я поняла, что такое внимание мне не нужно.
– Извини, мам, – сказала я. – Я не хотела тебя беспокоить.
– Все в порядке, Лиза.
– Я просто сходила в парк...
– Я знаю, где ты была, Лиза, – ответила мама. Она улыбнулась мне. – Неужели ты думаешь, что я отпущу свою девочку одну?
– То есть?
– Я слышала, как ты выходила утром, – сказала мама. – Я хотела остановить тебя, но потом подумала, что так будет лучше. И как только ты ушла, я последовала за тобой, просто чтобы быть уверенной, что все в порядке. – Она рассмеялась. – У меня в рукаве всегда найдется парочка маминых трюков, Лиза.
– Ого.
За окном машины, Спрингфилд казался мутным. Места, в которых прошла вся моя жизнь, мелькали предо мною, все такие важные и одно отличается от другого. Школа. Статуя Джебедая Спрингфилда. Мост, на котором я познакомилась с Кровавыми Деснами.
– Знаю, тебе сейчас нелегко, милая, – вдруг сказала мама, – но ты же знаешь, мы всегда с тобой, так ведь, Лиза?
Я увидела как Шерри и Терри играли со скакалкой на тротуаре. Завидев меня, они помахали мне, я помахала им в ответ. Все мы взаимосвязаны: город – это часть меня, а я – часть этого города.
– Я знаю, мама.
