В маленькой комнате царила непроницаемая темнота, и пахло сыростью. Абрахам поежился. Он не боялся темноты, нет. Он ненавидел ее, потому что именно в это время он чувствовал, насколько сильно он бесполезен. Бесполезен для всего мира. В этой мертвой тишине все было еще хуже, чем при свете дня. Он не любил жалеть себя, но он четко понимал, что похож на выброшенную вещь, забытую всем миром и покрытую многолетней пылью. Сегодня ему опять приснился этот сон, из-за которого его так часто по ночам пробивала дрожь...
В нем он был еще молод, рядом с ним была его жена и сын, и друзья, и знакомые... Люди, которым он небезразличен, много... Очень много этих людей, встреченных в разных местах, в разные времена. В этом сне они таяли, исчезали один за другим... Он подбегал и пытался остановить это, но они рассеивались в воздухе, как утренний туман. Наконец, Абрахам оставался стоять в темноте. Не та, что мягко и тихо покрывает землю одеялом ночи, а та, другая... На которую он был обречен. На холодную, пустую и жесткую. Там ты можешь кричать, но никто не услышит. Ты можешь бежать, но не скрыться. Ты можешь плакать, но не заслужить сочувствия. Ты можешь проснуться, но не забыть те ощущения...
Абрахам провел рукой по изможденному лицу. Ему было плохо. И душевно, и физически. Болела душа. Ныло сердце. Трудно было дышать. Но он уже привык к этому, и с этим нельзя было что-либо сделать. Особенно бессмысленным представлялось рассказывать это сыну. Он и так сторонился его, а если Абрахам начинал говорить о чем-то важном для него, у Гомера на лице появлялось выражение явного недовольства, значившее что-то вроде: "Господи, когда же я смогу его выставить отсюда..." И Абрахаму приходилось со вздохом возвращаться в дом престарелых. В свою темницу, в последнее пристанище перед смертью.
Он лег на спину. Заржавевшие пружины на старой кровати протестующе загудели. Абрахам стал смотреть в потолок. "Надо... Попытаться заснуть, наверное. Какой смысл лежать и плакать о своей судьбе. Я должен быть сильнее. Я сам устроил себе эту жизнь" - подумал он. Абрахам давно признал это. Он вспомнил, как его покинула жена. Как он относился к Гомеру в детстве... Но мысленно приказал себе остановиться. Наконец, сон смилостивился над ним, Абрахам сомкнул веки и погрузился в тягучее, болезненное сновидение...
***
"Гомер, в котором часу ты должен был уйти на работу? По-моему, в двенадцать ты уже должен был быть там, а ты смотришь телевизор. Гомер!"
"Эээ, Мардж, там забастовка. Да."
"Опять? В честь чего?"
"Забастовка...В честь...Ээээ...Забастовки!"
Мардж вздохнула и перестала донимать мужа, поняв, что это ничего не изменит, и Гомер сегодня из дома никуда не выйдет.
Гомер развалился на диване и, зевая, переключал каналы. Телевизор вещал:
"Я Трой Макклюр, вы, должно быть помните меня по программам "Выпрямляем зубы плоскогубцами" и "Макака-президент. Возможно ли это?". Сегодня я расскажу вам, за что идиоты, вроде вас, могут получить 500,000 $, засняв это на камеру! Итак, вы можете прыгнуть с крыши..."
Гомер начал рассуждать: "Нет, это не то. Вот если бы скинуть кого-то с крыши..."
Перед его мысленным взором проплылаь картинка с Фландерсом, с воплями устремляющегося к земле.
"Или приготовить гигантский пирог..."
"Интересно. Мардж, ты..."
Из кухни донесся голос жены: "Нет, Гомер. Никаких гигантских пирогов, смертельных номеров с поеданием огня и пятилетних бутербродов"
"Ооо...Ну ладно" - разочарованно вздохнул Гомер и снова уставился в телевизор.
"Еще у нас проводится конкурс на лучший любительский фильм "Отец и сын". Вы должны записать на видеокамеру, как вы весело проводите время вместе"
"Ух ты... Получить деньги за глупые игры с сыном. Это же раз плюнуть... Баааарт!" - заорал Гомер нетерпеливо
"Что тебе надо, Кинг Конг? О, извини, Гомер, я обознался..."
"Ах ты маленький...!" - накинулся отец на Барта.
Тут из кухни вышла Мардж: "Гомерчик, с таким настроем у тебя ничего с Бартом не получится снять. Может, если тебе это так важно, ты сделаешь это с собственным отцом?"
Гомер задумался, даже перестав душить Барта.
"Что ж, Мардж, учитывая то, что я вчера проиграл на скачках и мне нужны деньги..."
"ЧТО???"
"Ничего, ничего. Я не то имел ввиду. Я пошел прямо по пути к богатству - в дом престарелых!"
***
- Гомер, ты уверен? Может быть, ты пьян?
- Нет, папа. Мы просто с тобой вместе отдохнем и повеселимся. Как отец и сын! - Гомер задумался, - Отец и сын... Ммм... Деньги...
- Тебе нужны деньги? Так у меня их нет!
- И не надо. Папа, почему ты упрямишься? Я хочу провести с тобой время. Просто так. Доверься мне.
- В твоей версии происходящего две неувязки. Первая: ты меня ненавидишь. Вторая: У тебя за спиной стоит огромная видеокамера.
- Я хочу записать на видео то, как мы радуемся жизни. Чтоб никогда тебя не забыть, милый мой, дорогой папа...
"Старая, вредная обезьяна... Хватит уже препираться со мной, заткнись и обожай своего сына" - злобно пронеслось в голове у Гомера.
Вздохнув, он попытался сделать самую дружелюбную улыбку, на которую только способен. Получилось страшновато.
- Ладно, ужасный человек. Веди меня, куда хочешь, а то я начинаю тебя бояться.
- Юхууу! - Гомер схватил деда за морщинистую руку и усадил его в машину, - Едем рыбачить!
***
- Гомер. Я говорил тебе, что в этом озере не водитя рыба с сорок шестого года. Мы тут уже четыре часа, но не видели даже лягушек.
- Я все продумал на этот счет.
Напевая, Гомер открыл багажник и достал оттуда довольно помятую и немного пыльную вяленую треску.
- Смотри, папа, - наставлял Гомер, насаживая рыбу на крючок, - Сейчас я сделаю вид, что поймал ее, а ты должен радостно похвалить меня и порадоваться.
- Зачем? И откуда у тебя треска?
- Я ее купил сразу после рождения Барта, а вчера нашел под задним сидением машины. - похвастался он, включая камеру.
- А вот так мы с папой рыбачим... Каждую субботу. - радостно сообщил Гомер в камеру и подбежал к отцу.
- Гомер, что ты несешь? Мы здесь в первый раз.
- Эээ... Хотя у моего папы развивается склероз и маразм, но я все равно его обожаю. - сказал Гомер и притянул в обьятия старика.
- То, что я не помню, как зовут твою жену, совсем не значит, что у меня маразм!
- Папа! Посмотри-ка! Кажется, у меня клюет, - притворно ахнул Гомер.
- Может быть, твоя вяленая треска ожила? От радиации в этой речке чего хочешь можно ожидать.
Гомер тихо агрессивно запыхтел и подошел к камере, начав с ней возиться. Дед сел на траву и демонстративно отвернулся от сына. Гомер немного помолчал и сказал:
- Папа. Перестань меня подкалывать. Это ведь для меня важно. И это неприятно. Ведь я тебя люблю, а ты...
Абрахам медленно обернулся и дрожащим голосом переспросил:
- Что ты сказал? Я... Не услышал.
- Сказал, что люблю тебя, и не надо никаких...
Неожидано глаза отца медленно наполнились слезами. Он пытался их сдержать, но наконец тихо всхлипнул, и они полились по щекам в два тоненьких ручейка. Гомер изумленно застыл на месте. Он даже присел. В таком состоянии он Абрахама еще не видел.
- Я ждал этих слов от тебя столько лет, сынок. Ты правда...Правда? - запнулся он.
- Да, папа. Конечно.
- Все твое детство я наблюдал за тобой и хотел верить, что ты меня ценишь. Хотя... За что? Я плохой отец и знаю это. Ээх... Да и не только отец. Я вообще ничтожество. Гомер... - он взялся за сердце и
поморщился.
- Ну что ты, пап. Ты не ничтожество, ты лучший отец, который когда-либо у меня был. Эээ... То есть, мог бы быть. То есть... Как сказать... В общем, я не очень умный, но я точно знаю, что ты хороший человек. Очень хороший человек. Вот. Когда мама ушла, ты единственный, кто обо мне заботился.
- И ты хороший, Гомер. Хотя и унаследовал мое упрямство.
- Все нормально, папа? Болит сердце?
- Нет... Теперь уже нет. Я тебя тоже люблю...
Гомер немного помолчал, глядя на него. А потом вдруг радостно воскликнул:
- Попался!
- Что? Что ты имеешь ввиду, сынок?
- Вот, я и снял трогательную сцену для фильма. Пятьсот тысяч... Мои... А с тобой трудно сработаться, папа!
- Но все, что ты говорил... Это было правдой?
- Что? Ты про что? Этот бред обязательно победит, домохозяйки обожают такие сопли. Рад был поболтать, но мне срочно нужно на телестудию! Пока!
Гомер сел в машину и надавил на газ до отказа, скрылся за деревьями. Абрахам сидел на траве. Темнело.
- И сколько можно уже всем верить... - прошептал Абрахам, глотая солоноватые слезы, - Надо крепко запомнить. Никому. Никому нельзя доверять.
Луна всходила над засыпающим городком. Гасли огоньки света в окошках. У темной холодной воды озера сидел старик. Было тихо.
