На цель мы вышли с третьего захода. Кружили вокруг вершины, мотаясь в порывах ветра, то падая в вечернюю густоту ущелий, то вырываясь в чистоту вечернего неба, подставляя кабину под расстрел закатного солнца. Я первым заметил людей, с расположенного по правому борту кресла бортмеханика и перекрывая гул винтов, что есть мочи заорал командиру экипажа" "На десять часов!". Мы развернулись, полыхнув солнцем в запотевшем плексигласе, и теперь я, совершенно чётко увидел его перед собой, он стоял на вершине и махал нам курткой и может быть даже что-то крича, и в этот момент командир сразу, без облёта, повёл борт к вершине, и уже поздно было кричать ему, что мне нужно в корму, к бортовому люку, а мы уже висели над скалами, и вертушку качало из стороны в сторону, из открытого люка, в салон несло снег, и мы никак не могли удержатся на месте, и когда нас относило назад, я видел на скалах фигурки вжимающихся в них людей. Мы так и не смогли забрать их, и свечкой ушли в небо, и пот на лице командира тёк уже не каплями - ручьями. "Что теперь?" - заорал мне на ухо второй пилот. "Высаживайте нас на перемычке!" - заорал я в ответ, и не повторяя прошлой ошибки бросился в корму, к своим ребятам. Будем высаживаться, крикнул им я, и в этот момент вертушка зависла над седловиной и бортмеханик раскрыл люк. Привыкшему к масштабности "восьмёрок" мне было неуютно в тесноте "камушки", мне бы по идее стоило встать сбоку от люка, выпуская группу, но пробраться туда я не мог. Группа десантировалась без моего благословения по плечу. Я шёл крайним, вылезь на лесенку, повиснув задом над бездной, пока вертушка качалась в небесах, и увидев сигнал бортмеханика, не глядя, прыгнул вниз, упал на снег, кувыркнулся, вжался в скалы, закрывая голову от бешеного ветра, идущего от винтов, но на секунду, подняв глаза, успел заметить как наша птичка нырнула вниз по склону, красиво уйдя в закат, оставив нас на продуваемом гребне. Сразу стало одиноко и грустно. Здесь было ветрено, а жаркое через плексиглас солнце оказалось закатным и совершенно холодным. А впереди у нас был вершинный гребень, тот самый маршрут, который утром прошла аварийная группа. Мы собрались вместе, наскоро перепаковывая снаряжение. И в этот момент выяснилось, что среди массы ненужного барахла, нет самого главного - "кошек". Это и послужило первым камешком обрушившейся на меня лавины: до меня потихоньку, пункт за пунктом, стало доходить осознание той задницы, в которую я угодил. Всё это я знал с самого начала, а осознал только сейчас. До этого было некогда - быстрые сборы, бешеная езда, вертушка, севшая на нашей любимой площадке в горах, мы бежим сквозь снежные вихри, на четвереньках втискиваясь в тесноту камовского салона. А теперь можно было подсчитать дебит с кредитом, и подсчёт загонял меня в ступор. Солнце садилось, впереди у меня был весь маршрут, долгий гребень до вершины, а там нас ждал пострадавший и его сломанная нога, а в наличии у меня были два человека со слабой подготовкой и высота в четыре тысячи метров, и задача, вынести оттуда пострадавшего. И ещё у нас не было "кошек". Я маркировал верёвку, перепаковывал рюкзак, решая, что брать с собой, а что бросить, как можно более спокойно и взвешенно объяснял ребятам цели и задачи, а в голове, набатным гулом гудело: "Что же делать.... что же делать... что же делать....". Закат мазал кровью окрестные склоны. Такое солнце у альпинистов, называется "солнцем мёртвых". Но те, кто ждал нас на вершине, были ещё живы. И значит ответ на это отчаянное "что делать" был только один. Что делать? Выполнять свои долг, гесо. Пусть это звучит пафосно, пусть затёрто, пусть глупо - но это был единственный верный ответ.
