Чёрт бы меня подрал - три горных выезда за два дня, это много! А когда во всех трёх выездах ты попадаешь, что называется, прямиком на острие атаки, это слишком даже чересчур. Ну ладно, может быть не за два дня, считая половинку сегодняшнего, - получается почти что за три. Три выезда за два с половиной дня. Один не найденный труп и четыре спасённые жизни. Такие вещи, надо сказать, наполняют существование смыслом.
Если признаться - ради этого и работают. Чтобы почувствовать себя важным. Способов почувствовать свою нужность очень немного. Спасти чью-то жизнь - далеко не худший из них.
По правде сказать, события последних трёх суток легли так плотно, что воспоминания о них сплелись в какой-то жуткий клубок. А сейчас, после тридцати шести часов без сна, двадцати семи без еды (хотя полчаса назад я поел и весьма этим фактом доволен), добавляют этой солянки какой-то неподражаемый сюрреалистический шик.
Идёт дождь, настоящий тропический ливень в наших широтах. Тропинки превратились в грязные реки, мокрые тяньшанские ели рвёт ветер, и небо, свинцовое от напитавшей его влаги, озаряется вспышками молний. И я лежу прямо в грязи, на грязных руках держа незнакомую девушку, слегка прикрытый полупрозрачным спасательным полотнищем, по которому барабанит дождь. Я без перерыва говорю ей о том, какая она хорошая, что всё будет хорошо и нам на помощь уже идут, без всякого сомнения, хорошие люди. Девушка меня не слышит. Вот уже два часа она не останавливаясь кричит на одной и той же пронзительной ноте.
И снова дождь, и мы спускаемся с ледника, и у меня, единственного позабывшего штормовую куртку, ветер рвёт с плеч найденный на заброшенной стоянке полиэтилен.
А теперь нет никакого дождя, но холод стискивает нам руки и ноги, и мы сидим на узкой скальной полке, обрезками верёвок привязав себя к корням очень кстати выросшего здесь дерева и пытаемся уснуть. Я не знаю как мы здесь оказались, мы забрели сюда в темноте, но я знаю, что как только рассветёт, мне надо будет выводить отсюда группу, не имея практический никакого страховочного снаряжения, кроме трёх страховочных усов, которые мы, связав, используем вместо основной верёвки. И не просто выводить, а при этом выполнить свою работу, найти пропавших здесь девушек в количестве трёх. Лишь я один, как самый опытный, знаю, что это невозможно - но я так же знаю, что сделать это необходимо.
И шум винтов подходящего "Камова", и влага, льющая с его лопастей, и чёрная с белым долина ледника, по которой мы движемся цепью, и скальные прижимы над бурлящим потоком, и стиснув о напряжения зубы, я держу на натянутой стропе, повисшего над пропастью Мураша. И тусклые, как у тухлой рыбы глаза начальника, когда он, сидя, скорчившись над столом, цедил мне какие-то неприятные слова, и острое желание закончить всё кинематографический - дав ему в рожу и сбросив со второго этажа вниз. И четыре сказанных мне спасибо, котрые лучше всяких наград.
В общем, как я уже говорил, три выезда за два дня - это всё равно, слишком много. За одни час работы на ЧС, насколько я помню, нам платят 60 тенге (где-то чуть больше 10 рублей). Сколько мы работали? Сорок часов? Блин, даже не знаю, что буду делать с таким богатством.
